Made of Scars

Мне до сих пор кажется удивительно красивым то, что они не взяли самое дорогое что у меня было тогда с собой — дельфина на цепочке из анодированного алюминия. Я помню, как тот, что был с кастетом, склонился надо мной и набрал её звенья в горсть, готовый рвануть, как кольцо парашюта. Но обнаружив, что это лишь фигурка вырезанная из камня на цепочке из дешевого металла, передумал, и разочарованным жестом отшвырнул горсть черного алюминия.

«Сам виноват», — думал я, дрожа от холодного ветра, — «не нужно было подходить к этой случайной компании, распивающей водку ночью под фонарем на Дзёмгах, и спрашивать в какой стороне точка на карте, до которой два часа ходу вдоль пустынного шоссе».

Я не был способен трезво мыслить, но не потому, что подобно моим новообретенным компаньонам был не трезв, а потому что возвращался домой окрыленный после своей первой (и последней) диджейской смены.

Я нарочно не сел в автобус, развозивший сотрудников по домам, потому что мне хотелось задержаться подольше со своей новой знакомой. Оказалось, диджеи не обделены вниманием, даже если они «разогревают» и без их помощи «разогретую» толпу в Дворце культуры авиастроителей имени 50-летия Октября, образующую островки осциллирующих тел, орбитирующих поставленные на пол женские сумочки.

Ну как «возвращался», лишь намеревался, потому что в самом начале этого отрезка меня остановил удар кастета, сломавший мне нос и зубы.

В три часа ночи в «приемном покое» травмпункта города Комсомольска-на-Амуре можно многое узнать о жизни. Гораздо больше, чем о ней можно узнать из книг.

Например, что людей с ножевыми ранениями не всегда швыряют на каталку чтобы нестись с ней по коридору, распахивая двери как тараном, не сбавляя скорости.

Иногда, люди с ножевыми ранениями спокойно сидят в компании тех, кто им эти ранения нанес, обсуждая подробности ночи и ждут своей очереди быть осчастливленными вниманием фельдшера, которая на вопрос «можете ли вы мне дать обезболивающее», остроумно (по ее мнению) парирует «может тебя еще помыть и спать с собой уложить?»

На остановке стоял мужик без шапки и курил настолько широкими жестами, что мне даже пришлось немного отойти. Он осмотрел меня с ног до головы, задержавшись на носе и внезапно улыбнулся и подмигнул.

Я не успел никак среагировать, потому что тут же к нему подошел другой джентльмен, так же одетый не по погоде и сказал:

— Пошли драться!

— Пойдем!

Сказал мужик, с такой готовностью, как будто неделю назад запланировал эту встречу и пришел специально на десять минут пораньше, чтобы не опоздать, и таким же большим жестом делая последнюю затяжку, прежде чем бросить бычок себе под туфли.

Всю обратную дорогу в автобусе я ехал абсолютно охреневший.

О джиу-джитсу впервые мне рассказал мой самый близкий человек. Я заинтересовался им настолько же сильно, как когда-то выпусками American Ninja Warrior, которые вдохновили меня так, что после нескольких лет пассивного просмотра, я отважился начать отжиматься, впервые после эпизода с коленями, и доотжимался до приседаний со стакилограммовой штангой.

Но потребовалось много лет, прежде чем я полюбил процесс приседаний со штангой.

С джиу-джитсу было иначе, и я знал что так будет еще до того, как пришел на своё первое занятие. Точно так же как знал, что мой друг в моей жизни навсегда. Точно так же как знал, что то сообщение я запомню до конца своих дней. Что портреты сына и дочери, которым не суждено родиться, навсегда отпечатаются в моей памяти. Иногда мы просто знаем.

Секрет писательства не в том, чтобы одновременно держать в голове несколько нитей повествования, переплетая их не снижая темпа, и переводить внимание читателя с одной на другую, а в том, чтобы делать это незаметно для него. Я этим секретом не владею.

Прежде чем я отважился пойти на свое первое занятие, прошло несколько лет. Однажды мы с другом гуляли по торговому центру в Мытищах и я купил зелёный рашгард.

— Будешь всем говорить что ты борцуха?

— Ага.

Мне нравилось его носить, он делал меня спокойным внутри. Потому что я знал, что это неизбежно. Это был мой громоотвод.

После той ночной встречи я занялся карате. Но через несколько лет, я бросил его. Скорее всего, потому что оно наносило больше вреда моему организму, чем пользы, и оно же послужило причиной эпизоду с коленным суставом.

После того, как я узнал о джиу-джитсу, прошло еще несколько лет, и богу потребовалось переселить меня в центр Москвы, в дом, в котором есть спортзал, в который можно попасть не переобуваясь из тапочек даже в январе.

Настолько был сильным мой страх перед армбаром, локтями и коленями. Но речь не о страхе перед болью.

Расстояние между отметкой, где я прятал шею от холодного воздуха и той, где я не боюсь спать на улице пузом вверх – измеряется в пределах одной жизни и одного тела.

Это тот же я. Моя кожа не покрылась драконьей чешуёй, я не умер внутри и не зачерствел.

Алекс Хоннолд единственный человек на планете и вообще в истории, который не просто совершил несчетное количество (несчетное, потому что он не считает сколько именно, потому что его не интересует эта переменная) свободных восхождений. Он единственный на планете, кто совершил восхождение длиной семь тысяч триста метров без страховки. До него никому не приходило в голову лезть туда, куда залез он.

Что значит без страховки? Значит что из снаряжения у него были только его пальцы, обувь и мел. На самом деле магнезия, то есть соль оксида магния.

И вот Алекс позвал своего друга Магнуса, тоже альпиниста, полазить по скалам. Надо сказать что Магнус тоже не самый простой парень – он многократный чемпион мира по скалолазанию и альпинизму, который ушел из профессионального спорта на пике карьеры, потому что любит лазать по скалам больше, чем получать за это награды.

После чего он занялся блогерством и развлекается тем, что проходит испытания во все самые элитные войска на планете, из-за чего он теперь единственный человек на планете, который одновременно боец Иностранного Французского Легиона, Корпуса Морской Пехоты США, Основного тактического подразделения Сил специальных операций ВМС США, норвежских Kystjegerkommandoen — специальных тактических служб береговой охраны Норвегии, Эскадрильи дальней разведки батальона армейской разведки Норвегии и других.

Прошу прощения, мое недовоенное прошлое концентрирует меня на этих никому не интересных, кроме меня, деталях.

И вот две эти исключительные человекоединицы ползут по скале, по маршруту который до них никому не приходило в голову проходить не только без веревки но и вообще, и Магнус спрашивает Алекса:

— Почему ты позвал с собой меня?

«Позвал с собой» так звучит, как будто они приятели которые живут в одном районе и один другому «Эй, Магнус погнали залезем на Ред Рок завтра».

Нет, он прилетел из Берлина в Лас-Вегас специально для восхождения с Алексом. Потому что Алекс легенда даже для такой легенды как Магнус.

И вот одна легенда говорит другой:

— Большинство моих партнеров либо мертвы, либо завязали.

Ладно, я тут немного отредактировал реальность, он спросил это до того, как они залезли на скалу.

Но всю дорогу, пока они шли, Алекс, которого считают аутистом, ни на минуту не оставил Магнуса без внимания и заботы — он рассказывал ему что «вот этот участок дороги самый интересный», и «смотри как завораживающе играет бликами закатное солнце на этих плитах известняка» и «я люблю это место, отсюда Лас-Вегас как на ладони, и мы могли бы полчаса назад проигрывать деньги в блэк-джек».

Словом, всячески отвлекал его от осознания что они ползут по полированной поверхности из камня без веревки и одно неверное движение — и понятно что с ними будет. При этом, Алекс снимал восхождение на камеру. Он успевал и идти по той скале, по которой он шел впервые, заботиться о Магнусе, и снимать это на камеру, и выглядеть при этом как стюардесса на высоте 8 000 метров — непринужденно и обнадеживающе.

Но если для Алекса это норма, то только для него на целой планете. Для Магнуса, того человека, который формально является оператором одновременно нескольких наиболее элитных спецподразделений планеты, это было тяжелейшее психологическое испытание, во время которого его ни на минуту не покидал страх. Это видно по его лицу, и это он говорит сам.

Магнус спросил Алекса, «в чем секрет?»

Алекс ответил: «Ты ведь знаешь, что можешь сделать вот это одно единственное действие наилучшим образом? Только это одно. Сосредоточься на нём, не думай о результате. Думай только о том, что перед тобой. Все восхождение, это лишь цепочка правильных действий, но не думай о цепочке, думай об одном действии. Том, которое нужно сделать сейчас».

В конце Магнус сказал:

— Я рад что сделал это, я бы никогда не осмелился на это без тебя. Но я больше никогда в жизни это не собираюсь повторять, потому что так страшно мне не было никогда.

Магнусу Митбо, многократному чемпиону мира и чемпиону той самой American Ninja Warrior потребовалась помощь единственного на планете человека, который мог помочь ему, чтобы преодолеть страх.

Вот насколько силен страх.

Я вряд ли смогу угнаться за Магнусом Митбо когда-либо, но и мне потребовалась помощь друга, купить мой первый зеленый (и первый и первый зеленый) рашгард, а богу пришлось поселить меня в доме, в цокольном этаже которого есть спортзал, один из тренеров которого решил из любви к спорту учить джиу-джитсу. Но в объявлении это называлось «грэпплинг» потому что если бы там было написано Бразильское джиу-джитсу, я бы испугался идти даже на первое занятие. Первое занятие спортом, которому я обязан своей жизнью.

Между тем Я, который кутался в свое дыхание на морозной остановке и тем, у которого словосочетание «психологические страдания» вызывает снисходительную улыбку — прошло время и испытания. Но он не отрастил вторую кожу как у бультерьера.

Он тот же человек что и был. А значит, мы сами управляем тем, сколько страданий мы испытываем.

Мы боимся ударов, потому что в нашем сознании они сопряжены с болью. В нашем сознании есть убеждение, что за поражением обязательно последует стыд, унижение, разочарование. В моем сознании было убеждение, что сломанная рука значит что ты проиграл, что позорно, даже если твой оппонент — филиппинец младше на 15 лет и на столько же килограмм сильнее, который устал от того, что не может тебя победить и со злости рванул армбар с такой силой, как будто проигрывает не возню в пижамах а титульный бой в UFC.

Я больше не боюсь ударов, но не потому что разделил в своем сознании боль и удар, а потому что удар — это неизбежность. Но страдание — это выбор.

Эта фраза падает на уши людей, как пустой конверт, без последствий и незамеченной, потому что она настолько избита, что мало кто пытается даже сделать попытку осмыслить что она значит.

«Боль – это выбор», крутая фраза чтобы повесить её на холодильник, как цитата Джейсона Стэтхема, но уж для моей-то боли эта фигня бесполезна. Что ты знаешь о боли вообще.»

Боль от того, когда вправляют сломанный нос — самая сильная, которую способен испытать мужчина.

Так говорят. Так говорят те, кому не вправляли сломанный нос. Потому что эта боль не идет ни в какое сравнение с той, которая раскалывает череп как грецкий орех, зажатый в тиски и заставляет зубы, даже если они не сломаны кастетом, звенеть. Та боль, которую испытываешь когда тебе в сломанный нос вставляют турундочки, как будто набивают газетой ботинки, пеоед тем как спрятать их до следующей зимы.

Единственная мысль, которая сопровождала меня всю обратную дорогу из больницы: «я никогда больше не выйду на улицу». Потому что если бы этот тип подошел ко мне, и сказал «пошли драться», мне пришлось бы пойти, чтобы не считать себя трусом.

Я не пошел на процедуру извлечения турундочек, я решил вытащить их сам. Потому что мне было страшно выйти на улицу с таким носом и даже страшнее, чем испытать эту, а скорее всего еще более сильную, боль заново.

Я сделал так, что я не чувствовал боли, без применения медикаментов и препаратов.

Выходит, мы можем управлять тем, что испытываем. Включая боль. Включая физическую боль. Cut right into me.

Я украл у себя годы радости от занятий спортом, потому что боялся испытать ощущения, похожие на те, когда у меня вылетел коленный сустав во время занятий, так сказать, спортом.

И речь сейчас не о боли.

Речь об унижении, стыде, чувстве вины и не способности быть мужчиной, которые завалили меня меня как домино из бетонных плит через секунду после того как это произошло.

Поэтому много лет я не мог не только трогать колени и локти, но даже смотреть на них.

Но мой друг уговорил меня и я пошел на свое первое занятие, с которого начался долгий путь, сопровождавшийся болью стыда, разочарований, обид, вины, унижений и просто — болью, но в середине этого пути меня ждала самая большая награда, которую можно представить — свобода.

Удар — это неизбежность. И армбар — был неизбежностью для меня. Для меня — служить удобной мишенью для насмешек первые три года занятий — была неизбежность. И получить свой первый пояс через четыре года — тоже было неизбежностью. И получить его на глазах у совершенно незнакомых людей, без единого близкого человека — такая же неизбежность.

Но сделать ли это источником боли — был выбор. Сut right into me cause I am made of scars.

Я намеренно завел вас в засаду, мешая физическую боль и, сейчас мне придется сделать серьезное усилие – «психологическую». Потому что когда говоришь «боль — это выбор», половина людей думает, что речь о физических страданиях, а другая половина, что о психологических. Но речь идет и о тех и других.

В рехабе твою личность ломают, но обратно её никто не собирает.

—Дима, мой друг.

Полностью согласен. Но боль от собирания себя заново, может быть последней.

Любая боль. Даже физическая. И даже не физическая.

Да, даже такая невыносимая, которая затмевает солнце, отравляет каждый вдох, делает каждое движение настолько болезненным, как будто твои нервы распушили осколком битого стекла. Даже та боль, которая делает перспективу одним глотком опустошить пластиковую бутылку с метиловым спиртом, или плыть против течения, пока не кончатся силы, чтобы утонуть в холодной воде Красного моря, заманчивой.

Да, даже твоя боль — это выбор.