Удостоверение личности
Может быть это и есть естественный отбор писателей — продолжать писать несмотря на то, что это не настоящая профессия и что это не нужно никому кроме тебя.
Год назад я разучился писать.
Свой первый рассказ я написал в десять лет, но первый что я помню — в тринадцать. Он был про отца и сына в пост-апокалиптическом мире, и был вдохновлен романом 'Хтон' Пирса Энтони. Я писал его на уроках в тетради в клеточку с зеленой обложкой.
В шестом классе я написал сочинение, которое учительница зачитала вслух и очень хвалила меня.
Тогда я впервые осознал, что с помощью писанины можно получать любовь.
На перемене Ярослав ударил меня коленом между ног, потому что считал, что его сочинение лучше.
Тогда я впервые осознал, что с помощью писанины можно получать не только любовь.
Сочинение было набито детскими клише типа 'Ну, птичка, не подведи' и 'Мои руки были прикованы к штурвалу', так что Ярослав возможно был не так уж и неправ.
Мой отец высмеивал то что я писал, независимо от того, насколько хорошо или плохо это было написано. Так что с литературной критикой я познакомился очень рано.
И все же несмотря ни на что, я не переставал писать. Но даже спустя десятилетия, писать легче мне не стало. Например, предыдущее предложение я переписывал четырнадцать раз. Следующее — шесть. Это предложение, я переписывал трижды.
Однако, я всегда знал как писать так, чтобы нравиться. Чтобы получать то, что я принимал за любовь. С самых ранних лет то, что я пишу было оправданием моего существования. То, что делало меня действительным.
Я беспомощный, жалкий и тупой, но зато я хорошо пишу и когда-нибудь, стану великим кинорежиссером. Я полезный.
Я сидел в брюхе этой железной машины, недосягаемый для стрел и копий туземцев, истерично смеялся в пустоту, но боялся выйти наружу.
Писатель — это не настоящая профессия. Нет университета писателей, нельзя защитить диплом писателя, сдать экзамен на писателя и получить удостоверение писателя. Нет фабрики, куда писатели приходят к 9 утра и занимаются писательством до 6 вечера с перерывом на обед.
Поэтому я на всякий случай буду военным, переводчиком, криминалистом и овладею десятью профессиями. Все эти страховочные сетки были нужны не мне, а моему эго. Что я за мужик, если не могу заработать $5к в месяц? И что я за писатель, если то, что я пишу, никому не нравится? И почему я живу, если я не писатель?
Поэтому, я старался писать так, чтобы нравилось.
Большая часть моих рассказов была написана для кого-то, и была написана так, чтобы этим эфемерным кому-то нравиться.
Я написал десятки невротичных рассказов, в основном о женщинах и моих переживаниях связанных с ними, и за редким исключением они были условны. Если я и писал то что хотел, то далеко не всегда как хотел. Чаще всего я писал так, как я точно знал что у меня получится.
Страх того, что я не справлюсь, заставлял меня выбирать гарантировано действенные приемы, методы, слова и структуру.
Так своими собственными руками я рыл себе могилу, складывая слова в предложения, которые нравились людям, высекали из них нужные мне эмоции и уводили меня от моего предназначения всё дальше.
Я не опубликовал ни одной книги, и хотя мне удалось продать несколько сценариев, я не чувствовал в себе право называться сценаристом.
Поэтому, каждый раз, когда я садился писать, вся энергия уходила на то, чтобы сражаться с этим невидимым привратником, который не хотел принимать мой билет, несмотря на угрозы, мольбу и слезы и сотни и сотни часов труда.
А потом произошло то, чего я не ожидал, и к чему я совершенно не был готов.
Моё эго умерло. Тот образ, каким хотел себя видеть я, и каким я хотел видеться другим — рассыпался. Умерла потребность кем-то являться.
Вся эта система символов, образов, ролей и взаимосвязей, на поддержку которой уходили все энергозатраты, распалась в одну секунду. Пропала необходимость в стопке удостоверений личности, которую я собирал годами, потому что их теперь было некому демонстрировать, ведь я больше не пытался попасть на пароход для писателей, чтобы иметь право писать.
Мне вдруг стало абсолютно неважно сколько я зарабатываю, сколько моих книг издадут, сколько фильмов я сниму, чтобы быть достаточным, чтобы иметь право заниматься тем, чем я хочу.
Я перестал ощущать сопротивление творческого усилия, потому что я перестал определять своё Я, защищая его каждый раз как диплом перед приемной комиссией.
Больше нет необходимости соответствовать декларации груза.
Я не писатель и не режиссер и не сценарист и не разработчик и не борец и не продюсер. Я даже не я.
Я объем энергии спрессованной внутри ёмкости настолько плотно, что она сложилась в материю.
И эта материя не должна соответствовать ничему, ни по форме ни по содержанию.
Река существует в соответствии с законами физики а не законами, придуманными человеком.
Да, человечество живет по социальным и юридическим законам, и река кому-то 'принадлежит' но это условности, о которых кто-то с кем-то договорился. Эти условности никак не влияют на существование реки. Реку можно осушить, но нельзя оштрафовать и обвинить в неуплате налогов.
Я же всю жизнь пытался применять выдуманные законы к тому, что существует по своим законам мироздания.
Теперь я просто пишу. Я не примеряю на себя 'образ' писателя, который мне нужно непременно защищать.
Я пишу о чем хочу, и что хочу, не пытаясь предугадать будет это кому-то интересно, или нет. Я пишу, потому что хочу прочесть.
Когда я пишу сценарий, я не думаю о том, как это отражается на моем праве называть себя 'сценарист'.
Я не думаю о том, что мне нужно продавать по одному сценарию в год, чтобы считаться сценаристом.
Это невидимое глазу изменение, полностью изменило всё.
Теперь я хочу писать то, что никто не напишет, если не напишу я. Я хочу писать то, чего я не смогу прочесть, пока не напишу сам.
Я больше не пытаюсь штрафовать реку за то, что она течет в неположеном месте.